Питер многие десятилетия носил печальный титул "столицы коммуналок". Эта тема и до сих пор остается больной. Но мало кто сейчас знает, как эти коммуналки появились. Институт Финляндии в Санкт-Петербурге, издавший книжку "Нормы и ценности повседневной жизни: становление социалистического образа жизни в России, 1920 - 1930-е годы", среди прочих статей, помещенных в ней, затронул и историю возникновения коммунальных квартир в Ленинграде.
Текст крайне поучительный и абсолютно научный, то есть достоверный. Несмотря на то, что написала его Юлия Обертрейс из берлинского "Фрейе университета", он опирается на исторические источники, документы - автор знает, что говорит.
Цитируя дореволюционное издание, автор напоминает читателям, что собой представляла обычная буржуазная квартира Петербурга начала ХХ века. "Обыкновенно квартира состоит из следующих комнат: спальни, детской, столовой, кабинета, гостиной, прихожей и во многих домах еще ванной". К мебели был тоже придирчивый подход: для столовой годились легкие, но крепкие венские стулья, в домах побогаче - стулья дорогие, дубовые или ореховые, с плетеными или обтянутыми кожей сиденьями. На стены столовой было принято вывешивать тарелки, гравюры и картины с пейзажами.
Передняя была немыслима без стоящего или висящего гардероба и нескольких стульев, зеркала, под которым полагалось держать столик или шкафик, куда убирали картонки от шляп, рядом подставка для зонтиков и тростей.
Ватерклозеты уже были широко распространены. К 1905 году даже во многих так называемых угловых квартирах города (где сдавались углы и люди жили весьма стесненно) были вполне европейские удобства - это отмечено в документах петербургской Санитарной комиссии.
Но далеко не вся квартирная обстановка смогла пережить времена революции и Гражданской войны. Немногие оставшиеся в городе владельцы больших квартир продавали все, чтобы выжить. Жена Александра Керенского Ольга, оставшаяся в Петрограде с матерью и двумя детьми, спасалась как могла. На еду были обменены портьеры, швейная машина, шуба Керенского, все серебряные предметы - от ложек до портсигаров. Все это пользовалось большим спросом в деревнях, откуда приезжали спекулянты продуктами. Книги, которыми не интересовались деревенские, гибли по-другому: ими топили буржуйки - в этих печках из листового железа сжигались книги, ценные и редкие, порой целые домашние библиотеки.
Уже в 1918 году началось вселение рабочих в буржуазные квартиры, причем с использованием обстановки прежних хозяев. Если до 1921 года интерьеры передавались новым жильцам "с правом пользования", то уже через год они были за ними закреплены и формально перешли в собственность. Картины, описанные Булгаковым в "Собачьем сердце", когда "жилтоварищи" начинают распоряжаться богатым домом, имеют историческое подтверждение. И если столами и стульями новые жильцы собирались пользоваться почти по назначению, то книги почему-то вызывали у них отвращение. Та же Керенская вспоминает, что подселившиеся к ней "ответственные работники" - молодая пара - из всей энциклопедии Брокгауза и Ефрона тщательно вырезали все иллюстрации.
Нормы жилищной площади сразу после революции все еще измерялись в комнатах - каждому взрослому разрешалось иметь по комнате. Но в 1926 году жилплощадь стала дефицитом и норму стали исчислять в квадратных метрах. Сначала это было 14 квадратных метров, с 1928 года норму урезали до 10, а еще через год - до 9 квадратных метров на человека (поскольку в квадратных метрах исчисляется геометрическая площадь, отсюда и маловразумительное выражение "жилплощадь"). Излишками площади считалось все, что превышало норму, установленную Ленсоветом. За это приходилось расплачиваться в двойном (а с 1930 года - в тройном) размере, либо заселять свою площадь в порядке "самоуплотнения".
Большинство старых домов в центре в исследуемые годы были населены жильцами двух типов: старые жильцы и новые. Старые жили здесь до революции и были сильно потеснены новыми, которых к старым подселила власть. Одно из главных различий между ними заключалось в умении или неумении ориентироваться в новой системе норм и правил и использовать ее в личных целях. Новые жильцы знали, какие существуют нормы, кто может претендовать на "дополнительную жилплощадь", вели порой затяжные споры с жилищными властями и часто выигрывали. А старые (их любили называть бывшими) часто с недоумением реагировали на происходящее и были беспомощны. Бывшими тогда называли не только людей, но и комнаты. Одну комнату могли назвать "бывшая столовая", другую - "бывшая спальня", так они и фигурировали в документах. Нередко в одной "бывшей" большой комнате жили несколько человек, не состоявших в родстве, они ставили перегородки или просто отделяли свои углы шкафами. Потом временные перегородки могли перерастать в капитальные - многие могут вспомнить шикарные анфилады, нарезанные на ломти стенками, как в общежитии имени Бертольда Шварца из "Двенадцати стульев".
Нормы проектирования индивидуальных квартир утвержденные Ленсоветом в середине 30-х годов, свидетельствуют о том, до чего доходило стремление распланировать каждую пядь жилья. Размер комнаты не должен был превышать 24 квадратных метров. Уборная должна была вместиться в полтора метра, что, по мнению одного из экспертов, тоже было много: для сиденья, умывальника, ящика для бумаги при открывающейся внутрь двери размера 90 см на 1,20 м вполне должно было хватать.
На районной бытовой конференции комсомола в 1929 году наглядно демонстрировалось, как надо обставлять свою комнату по новым нормам. Выставлялись два макета: "комната активиста" и "комната мещанина". В первой находились простая железная кровать с одеялом и подушкой, стол с тремя простыми деревянными стульями; на столе лежит газета; над столом - портрет Ленина; два окна без занавесок; над кроватью - полотенце или белье на крючке; для посуды и прочего - три полки; из из мебели еще только узкий платяной шкаф и этажерка с патефоном; стены совершенно голые. Зато у "мещанина" и обои с узором, и на подоконнике цветочки в горшке, и на стенах семейные фотографии; на этажерке безделушки,а три мощных стула обиты тканью, кровать с двумя толстыми подушками украшена шариками. Верх "мещанства" - граммофон.
Апофеозом коммунализации, пришедшейся на конец 20-х годов, на период первой пятилетки стал (к счастью, неосуществленный) проект постройки домов-коммун. Согласно одному из проектов в 10-этажном здании должны были жить 1000 взрослых, 320 школьников и 320 детей помладше. Четыре этажа отводились под места общего пользования, а остальные шесть - под индивидуальные спальные кабины. Каждой кабине площадью 6 квадратных метров полагался душ, раскладная кровать и стенной шкаф. На две кабины приходилась раковина и уборная. Кроме сна и смены одежды, вся человеческая жизнь проходила в местах общего пользования. Но когда несколько домов-коммун в Ленинграде все-таки организовали, это быстро кончилось тем, что общие кухни и холлы пустовали, а комнатами стали пользоваться как индивидуальными квартирами.
Известно, когда Гитлер собирался снести Минск как варварское поселение и построить образцовый немецкий город, он был намерен построить и кварталы для восточных рабочих. Эти кварталы должны были застраиваться большими блочными домами с крошечными, но отдельными квартирками для каждой семьи. Даже фашисты предполагали, что для успешной работы нужен отдых в своей, а не в общей квартире. Существует байка, что неосуществленный проект через много лет попал в руки Хрущеву. Так возникли "хрущевки". Их жильцы, однако, считаются владельцами отдельных квартир, что ставит их на ступеньку выше обитателей коммуналок.
Текст крайне поучительный и абсолютно научный, то есть достоверный. Несмотря на то, что написала его Юлия Обертрейс из берлинского "Фрейе университета", он опирается на исторические источники, документы - автор знает, что говорит.
Цитируя дореволюционное издание, автор напоминает читателям, что собой представляла обычная буржуазная квартира Петербурга начала ХХ века. "Обыкновенно квартира состоит из следующих комнат: спальни, детской, столовой, кабинета, гостиной, прихожей и во многих домах еще ванной". К мебели был тоже придирчивый подход: для столовой годились легкие, но крепкие венские стулья, в домах побогаче - стулья дорогие, дубовые или ореховые, с плетеными или обтянутыми кожей сиденьями. На стены столовой было принято вывешивать тарелки, гравюры и картины с пейзажами.
Передняя была немыслима без стоящего или висящего гардероба и нескольких стульев, зеркала, под которым полагалось держать столик или шкафик, куда убирали картонки от шляп, рядом подставка для зонтиков и тростей.
Ватерклозеты уже были широко распространены. К 1905 году даже во многих так называемых угловых квартирах города (где сдавались углы и люди жили весьма стесненно) были вполне европейские удобства - это отмечено в документах петербургской Санитарной комиссии.
Но далеко не вся квартирная обстановка смогла пережить времена революции и Гражданской войны. Немногие оставшиеся в городе владельцы больших квартир продавали все, чтобы выжить. Жена Александра Керенского Ольга, оставшаяся в Петрограде с матерью и двумя детьми, спасалась как могла. На еду были обменены портьеры, швейная машина, шуба Керенского, все серебряные предметы - от ложек до портсигаров. Все это пользовалось большим спросом в деревнях, откуда приезжали спекулянты продуктами. Книги, которыми не интересовались деревенские, гибли по-другому: ими топили буржуйки - в этих печках из листового железа сжигались книги, ценные и редкие, порой целые домашние библиотеки.
Уже в 1918 году началось вселение рабочих в буржуазные квартиры, причем с использованием обстановки прежних хозяев. Если до 1921 года интерьеры передавались новым жильцам "с правом пользования", то уже через год они были за ними закреплены и формально перешли в собственность. Картины, описанные Булгаковым в "Собачьем сердце", когда "жилтоварищи" начинают распоряжаться богатым домом, имеют историческое подтверждение. И если столами и стульями новые жильцы собирались пользоваться почти по назначению, то книги почему-то вызывали у них отвращение. Та же Керенская вспоминает, что подселившиеся к ней "ответственные работники" - молодая пара - из всей энциклопедии Брокгауза и Ефрона тщательно вырезали все иллюстрации.Нормы жилищной площади сразу после революции все еще измерялись в комнатах - каждому взрослому разрешалось иметь по комнате. Но в 1926 году жилплощадь стала дефицитом и норму стали исчислять в квадратных метрах. Сначала это было 14 квадратных метров, с 1928 года норму урезали до 10, а еще через год - до 9 квадратных метров на человека (поскольку в квадратных метрах исчисляется геометрическая площадь, отсюда и маловразумительное выражение "жилплощадь"). Излишками площади считалось все, что превышало норму, установленную Ленсоветом. За это приходилось расплачиваться в двойном (а с 1930 года - в тройном) размере, либо заселять свою площадь в порядке "самоуплотнения".
Большинство старых домов в центре в исследуемые годы были населены жильцами двух типов: старые жильцы и новые. Старые жили здесь до революции и были сильно потеснены новыми, которых к старым подселила власть. Одно из главных различий между ними заключалось в умении или неумении ориентироваться в новой системе норм и правил и использовать ее в личных целях. Новые жильцы знали, какие существуют нормы, кто может претендовать на "дополнительную жилплощадь", вели порой затяжные споры с жилищными властями и часто выигрывали. А старые (их любили называть бывшими) часто с недоумением реагировали на происходящее и были беспомощны. Бывшими тогда называли не только людей, но и комнаты. Одну комнату могли назвать "бывшая столовая", другую - "бывшая спальня", так они и фигурировали в документах. Нередко в одной "бывшей" большой комнате жили несколько человек, не состоявших в родстве, они ставили перегородки или просто отделяли свои углы шкафами. Потом временные перегородки могли перерастать в капитальные - многие могут вспомнить шикарные анфилады, нарезанные на ломти стенками, как в общежитии имени Бертольда Шварца из "Двенадцати стульев".
Нормы проектирования индивидуальных квартир утвержденные Ленсоветом в середине 30-х годов, свидетельствуют о том, до чего доходило стремление распланировать каждую пядь жилья. Размер комнаты не должен был превышать 24 квадратных метров. Уборная должна была вместиться в полтора метра, что, по мнению одного из экспертов, тоже было много: для сиденья, умывальника, ящика для бумаги при открывающейся внутрь двери размера 90 см на 1,20 м вполне должно было хватать.На районной бытовой конференции комсомола в 1929 году наглядно демонстрировалось, как надо обставлять свою комнату по новым нормам. Выставлялись два макета: "комната активиста" и "комната мещанина". В первой находились простая железная кровать с одеялом и подушкой, стол с тремя простыми деревянными стульями; на столе лежит газета; над столом - портрет Ленина; два окна без занавесок; над кроватью - полотенце или белье на крючке; для посуды и прочего - три полки; из из мебели еще только узкий платяной шкаф и этажерка с патефоном; стены совершенно голые. Зато у "мещанина" и обои с узором, и на подоконнике цветочки в горшке, и на стенах семейные фотографии; на этажерке безделушки,а три мощных стула обиты тканью, кровать с двумя толстыми подушками украшена шариками. Верх "мещанства" - граммофон.
Апофеозом коммунализации, пришедшейся на конец 20-х годов, на период первой пятилетки стал (к счастью, неосуществленный) проект постройки домов-коммун. Согласно одному из проектов в 10-этажном здании должны были жить 1000 взрослых, 320 школьников и 320 детей помладше. Четыре этажа отводились под места общего пользования, а остальные шесть - под индивидуальные спальные кабины. Каждой кабине площадью 6 квадратных метров полагался душ, раскладная кровать и стенной шкаф. На две кабины приходилась раковина и уборная. Кроме сна и смены одежды, вся человеческая жизнь проходила в местах общего пользования. Но когда несколько домов-коммун в Ленинграде все-таки организовали, это быстро кончилось тем, что общие кухни и холлы пустовали, а комнатами стали пользоваться как индивидуальными квартирами.
Известно, когда Гитлер собирался снести Минск как варварское поселение и построить образцовый немецкий город, он был намерен построить и кварталы для восточных рабочих. Эти кварталы должны были застраиваться большими блочными домами с крошечными, но отдельными квартирками для каждой семьи. Даже фашисты предполагали, что для успешной работы нужен отдых в своей, а не в общей квартире. Существует байка, что неосуществленный проект через много лет попал в руки Хрущеву. Так возникли "хрущевки". Их жильцы, однако, считаются владельцами отдельных квартир, что ставит их на ступеньку выше обитателей коммуналок.
Татьяна Хмельник
Источник: http://hmelnik.regionavt.ru/
0 коммент.:
Отправить комментарий